Дюк Степанович
Далеко-далеко, за синими морями, за высокими горами, в
Индии заморской, в богатой Волынь-земле жил добрый молодец, молодой
купец Дюк Степанович.
Не ясный сокол пролетел, не белый кречет вспорхнул - то молодой Дюк
поехал охотиться на гусей, лебедей, на малых серых уток. Расстрелял Дюк
свои золотые стрелы, не убил ни одной птички; ещё вынул три стрелы,
самые драгоценные, и те извёл напрасно. Покачал Дюк головою и говорит
сам себе:
-Извёл я напрасно свои дорогие стрелы, а были стрелы на три грани
гранены, пером сизых орлов оперены; ручки у стрел были яхонтами
разубраны, где летит стрела - луч света бросает за собой; днём светит,
словно луч солнца красного, вечером - словно луч ясного месяца.
Собрал Дюк свои стрелы в колчан и вернулся в родной Галич.
Приехал Дюк домой, низко кланяется родимой матушке, достаёт до земли
кудрями, просит у ней благословения:
- Государыня, родимая матушка! Во всех городах я побывал, не был только
в городе Киеве у ласкового князя Владимира: благослови меня съездить в
Киев!
Отпустила его родимая матушка, на прощанье дала родительское
наставленье:
- Слушайся меня, свет мой Дюк Степанович, не езди к Киеву прямой
дорогой, поезжай дорогой окольной. На прямой дороге есть три заставы
великие; стоят на одной высокие горы, разойдутся и опять сойдутся,
поедешь не вовремя - тут тебе и живому не быть. Есть на прямой дороге
гнездо диких птиц. Как поедешь мимо, склюют тебя те птицы и вместе с
конём. А на третьей заставе лежит Змеище Горынище о двенадцати хоботах,
проглотит тебя та змея вместе с конём. Ещё тебе мой совет: как будешь на
пиру у князя Владимира, не хвастайся своим сиротским именьицем, не
доведёт до добра напрасное хвастовство.
Простился Дюк с матерью, пошёл на конюшню выбрать себе в дорогу жеребца
неезженого - выбрал косматого бурушку; была у бурушки грива в три сажени
длиною, на все стороны развевалась, словно скатный жемчуг рассыпалась.
Оседлал Дюк своего бурушку, Бахмата-коня, черкасским седельцем, ценою в
две тысячи, с серебряными подпругами, с булатными стременами заморскими,
накинул попону, красным золотом, серебром строченную, ценою в три
тысячи; взял Дюк с собою своё цветное платье, захватил и дорогие стрелы.
Сел Дюк на коня. Сделал бурушка первый скачок - на целую версту ушёл, а
со вторым только его и видели: с горы на гору он перескакивал, реки и
озёра перелётывал.
Приехали они к первой заставе; не успели горы сдвинуться да
раздвинуться, как они мимо проскользнули; приехали и на вторую заставу -
не успела птица крыльев расправить, как они промелькнули, и на третьей
заставе ещё змей хобота не успел протянуть, как они уже за версту были.
Наконец, в поле наехал Дюк на шатёр белополотняный и, не подумав,
крикнул громким голосом:
- Эй, кто там стоит в белополотняном шатре? Выходи с Дюком побороться!
Сначала никто не ответил ему; тогда Дюк крикнул и второй и третий раз и
разбудил спавшего богатыря.
Раскаялся Дюк в своих неразумных словах, когда увидел, что из шатра
вышел к нему навстречу сам Илья Муромец.
- Что кричишь, Дюк, - говорит старый богатырь, - или хочешь со мною
силами помериться?
- Нет, славный Илья Муромец, - отвечает Дюк смиренно, - одно на небе
солнце красное, один на свете богатырь Илья: кто с ним помериться
захочет силами - тот сложит в бою голову.
Полюбились Илье эти речи, и говорит он Дюку:
- Как будешь ты в Киеве, добрый молодец, если станет кто обижать тебя на
честном пиру - дай мне знать, я тебя из беды выручу.
Поехал Дюк дальше, поспел он в Киев к заутрене; пошёл в соборную церковь
Божьей Матери, осенил себя по обычаю крестным знамением, отдал низкий
поклон на все четыре стороны и занял место между Владимировыми боярами:
Бермятой Васильевичем да Чурилой Пленковичем; сам посматривает на своё
цветное платье, не обрызгал ли его ненароком, не испортил ли по дурной
погоде.
Спрашивает его князь Владимир о роде-племени.
- Свет-государь, приехал я из Галича, из Индии богатой, зовусь Дюком
Степановичем, а родом боярский сын.
- Скажи, добрый молодец, давно ли ты из Галича?
- Вчера я после вечерни выехал из дома - сегодня в Киев поспел к
заутрене.
Говорят между собою князья и бояре:
- Что за сказки рассказывает нам богатый молодец! Прямой дорогой из
Галича в Киев нельзя проехать меньше трех месяцев, да и то на хорошем
коне.
- Дороги ли у вас в Галиче кони? - спрашивает Владимир.
- Свет-государь! Есть у нас кони и по рублю, иной и два рубля, иной и
все пятьсот, а моему бурушке и цены нет.
Говорят тут князья и бояре:
- Не видать, чтобы Дюк был боярским сыном: больно много хвастается,
держать себя не умеет. Больше похож он на мужика деревенского; жил,
вероятно, у купца, украл у хозяина цветное платье, а как жил у боярина -
своровал себе коня да и похваляется напрасно.
Однако, отстояв Божью службу, вышли они все вместе на улицу. Идёт Дюк,
посматривает на свои сафьяновые сапожки, на длинную шубу - головой
покачивает.
Смеются бояре:
- Ещё не налюбовался, молодец, на своё цветное платье, никогда ещё,
верно, такого не нашивал.
Отвечает Дюк:
- Не потому я осматриваюсь, что любуюсь на своё цветное платье, а вижу,
что всё у вас в Киеве не по-нашему: у нас в Галиче, как идёт моя матушка
домой из церкви - везде по улицам настланы мостки дубовые, по мосткам
положены суконные постилочки; впереди идут слуги с лопатками и метлами -
очищают дорогу; пройдёшь - не запылишь сафьяновых сапожек, не запачкаешь
цветного платья.
Как пришли гости в терем, сели за столы белодубовые - пьёт Дюк вино,
головой покачивает:
- Всё у нас в Галиче не по-вашему: у матушки моей погреба вырыты в
земле, глубиной в сорок сажень; зелено вино привешено на серебряных
цепях в крепких бочках; в поле из погреба проведены трубы; повеет ветер
из поля в погреб, всю сырость на воздух вынесет, и вино не затхлое, не
горькое в бочках, а свежее, крепкое, не то что у вас в Киеве.
Ест Дюк крупитчатый калачик, нижнюю корочку отламывает. Спрашивает
Владимир Солнышко:
Что это ты, Дюк, чванишься, не ешь нижней корочки?
- Не гневись на меня, Солнышко-князь, а только пекут у тебя калачи не
по-нашему, в глиняных печках, вытирают печи сосновой мочалкой; оттого
нижняя корочка пригорает, сосной пахнет. У моей государыни-матушки печки
муравлёные, метёлки шёлковые, в медвяной росе омытые, зато и вкусны
калачи: один съешь - другого хочется.
Стало тут досадно Чуриле, что так хвастается Дюк, и говорит ему Чурило:
- Правда ли всё, что ты рассказываешь, добрый молодец? Давай-ка побьёмся
с тобой о заклад, чтобы нам три года друг перед другом по Киеву
красоваться, каждый день надевать новое платье цветное, одно другого
наряднее: кто первый оступится и проиграет - заплатит восемьсот рублей.
И поручились тут все за Чурилу: и князь, и княгиня, и бояре, и купцы -
за Дюка никто не ручается.
Догадался Дюк, как ему поступить, - сел он за стол, написал письма
скорописчатые, припечатал их к стрелам, расстрелял стрелы в чистое поле.
Одну стрелу нашёл Илья Муромец, прочитал Дюково письмо, прискакал в
Киев, поручился за Дюка; на заклад поставил коня и свою голову.
Написал Дюк ещё письмо своей родимой матушке, положил в сумочку, а
сумочку спрятал под седло и послал в Галич своего верного бурушку.
Говорят дома слуги Дюковой матушке:
- Видно, нет в живых, государыня, твоего любимого сына, что бурушка один
прибежал домой!
Горько заплакала Дюкова матушка. Стали слуги рассёдлывать бурушку и
нашли письмо. Обрадовалась Дюкова матушка, что жив милый сын. Напоили
бурушку ключевой водой, накормили белояровой пшеницей. Выбрала матушка
для Дюка несколько сот перемен цветного платья на три года, привязала к
седлу; назад поехал бурушка в Киев.
Стали Дюк с Чурилой щеголять по Киеву: что ни день - новый наряд; пришёл
и последнего года последний день. Надел Чурило сапоги из зелёного
сафьяна с острыми носками, серебром шитыми, подбитые золотыми гвоздями,
надел соболью шубу с золотыми пуговицами литыми, на каждой пуговице
вылито по доброму молодцу, в петлях вышито по красной девице; как
проведёт Чурило по пуговицам - начнут красные девицы наливать вина
добрым молодцам, проведёт по петлям - добрые молодцы на гуслях заиграют;
ещё надел Чурило высокую шапку пушистую, спереди не видно лица белого,
сзади шапка закрывает Чурпле всю голову.
Только Дюк нарядился ещё богаче: надел лапти, семью шелками шитые,
дорогими камнями разукрашенные, днём камни горят, как солнце, вечером -
словно ясный месяц. Была на нём богатая шуба парчовая, в пуговицах
вышиты диковинные звери, в петлях вышиты лютые змеи; проведёт Дюк по
пуговицам - заревут дикие звери, проведёт по петлям - засвистят, зашипят
лютые змеи; от того рёву и свисту все в Киеве на землю ничком попадали.
Выиграл Дюк заклад в восемьсот рублей, а Чурило тут же новый заклад
выдумал:
- Испытаем, Дюк, наших добрых коней, чей конь через Днепр-реку
перескочит, а в заклад поставим свои буйные головы: кто проиграет - тому
голову с плеч долой.
Говорит Дюк:
- Придумал ты, Чурило, неладное; твой конь живёт в холе и в неге, а мой
устал от дальней дороги!
Пошёл Дюк к своему бурушке, обнял его за шею, призадумался крепко.
Говорит бурушка:
- Не бойся, Дюк Степанович, перескочу я через Днепр, хватит у меня силы
с Чуриловым конём потягаться; он ведь мне меньшой брат.
Настало утро; на Днепре видимо-невидимо народа: все пришли смотреть на
Чурилу и Дюка. Вдруг в степи пыль поднялась - прискакал Илья Муромец в
случае беды заступиться за Дюка, как обещал ему.
Шириной река в три версты. Смотрит на Днепр Чурило - сам испугался, да
нечего было делать; разогнал Чурило своего коня и прыгнул первый...
Попал Чурило в середину Днепра, а как Дюк прыгнул - перескочил реку, ещё
на версту берега прихватил да Чурилу по дороге из Днепра вытащил.
Пришёл бы конец Чуриле, да князь с княгиней попросили Дюка отпустить им
их стольника, не рубить его буйной головы, и Дюк отпустил его.
И задумал Владимир послать посла в Галич переписать Дюково богатство.
Говорит Дюк:
- Не посылай, князь, Алёшу Поповича - у Алёши глаза завидущие, увидит он
моё богатство, глаза у него разбегутся - ничего он и не перепишет; пошли
лучше Добрыню Никитича.
И поехал Добрыня в Галич. Видит - среди города стоят три высоких терема;
от роду Добрыня такой красоты не видывал; вошёл Добрыня в главный терем,
вступил в главную палату; видит - сидит в ней старушка вся в шелку да в
бархате, а около неё стоят пять сенных девушек.
Говорит Добрыня:
- Здравствуй, Дюкова государыня-матушка.
Отвечает старушка:
- Я вовсе не Дюкова матушка, а только матушки его прислужница.
Совестно стало Добрыне за свою ошибку, пошёл он дальше по хоромам; видит
- сидит в большой палате старушка вся в серебре, около неё десять сенных
девушек; кланяется ей Добрыня.
- Ошибся ты, добрый молодец, я не матушка Дюку, а только его стряпуха;
Дюкова матушка у обедни; если хочешь, пойди к ней навстречу.
Пошёл Дюк к церкви - видит, идёт с обедни Дюкова матушка; впереди слуги
сукном мостки устилают; одни идут с метёлочками, дорогу очищают, другие
несут над госпожой свой зонтик; самою её тридцать девушек поддерживают
под одну руку да тридцать - под другую. Платье на ней цветное вышито на
нём солнце, и месяц ясный, и частые звёзды, и зори майские нарисованы.
Поклонился ей Добрыня, рассказал, зачем приехал; приказала она принести
золотые ключи, отворила Добрыне амбары, где спрятаны были товары
заморские, отворила погреба глубокие, где казна была сохранена. Считал
Добрыня, считал, отступился. И написал Добрыня в Киев письмо:
-Если бы привезти из Киева бумаги на шести возах да чернил на трёх - и
тогда не описать Дюкова богатства!
Увидели тогда в Киеве, что правду сказал удалый добрый молодец;
подивились люди немало его богатствам несметным, его казне несчётной.
Ещё сказки:
• Лиса и
журавль
• Марья Моревна
•
Марья-краса - долгая коса